Экономический курс. Четвёртый доклад

Дорнах, 27 июля 1922 года

Вчера для наглядности я выбрал один особо выразительный при­мер из хозяйственной жизни. И, по-видимому, этот несколько грубо­ватый пример заставил кого-то немного поломать голову. Это пример с портным, которому менее выгодно работать для себя, изготавливая свой собственный костюм, костюм для самого себя, нежели, изготав­ливая костюмы для других, покупать себе костюм у торговца. Разуме­ется, этот грубоватый пример не может однозначно прояснить обсто­ятельства дела, ибо, при обычном раскладе, совершенно естественно сказать: ведь торговец должен получить какую-то выгоду; покупая ко­стюм у портного, он платит за него меньшую цену, чем та, по которой его продает; следовательно, портной, покупающий себе костюм, дол­жен ради выгоды торговца заплатить дороже, чем он обошелся бы ему самому. Это возражение настолько очевидно, что оно не может не возникнуть; все же я выбрал именно этот грубоватый пример, чтобы наглядно показать, насколько по отношению к современной эконо­мике требуется мыслить не в рамках домашнего хозяйства, а экономи­чески, и насколько необходимо принимать в расчет то, что возникает благодаря разделению труда.

Речь идет не о том, что портной, изготовив костюм и продав этот костюм торговцу, тотчас же купил у него другой костюм и на этом что-то потерял; но речь идет о том, что портной через некоторое время, скажем, через какое-то время «X», будет подводить итоги и выяснять, улучшаются ли они тогда, когда он изготавливает себе соб­ственный костюм, шьет костюм для самого себя, или когда он отказы­вается делать этот костюм для самого себя.

Если действует разделение труда, то оно соответствующим обра­зом удешевляет продукты; продукты становятся дешевле благодаря разделению труда именно в масштабе всей экономики. И если кто-то работает наперекор разделению труда, то он оказывает некоторое воз­действие на цену соответствующего продукта. И это воздействие на цену вызывает в ходе экономического процесса противодействие. Дру­гими словами: одному портному данный костюм, может, обойдется и дешевле, но это коснется сначала совсем малого количества товара; однако если много портных поступят так же, то результат умножится; каждый портной оказывает, в определенном смысле, воздействие на цену одежды. Одежда станет дешевле. Тогда ему придется другую одеж­ду также изготавливать дешевле. И только вопрос времени, когда он сможет проверить по балансу, насколько он меньше получил за дру­гую одежду, чем получил бы, если бы не воздействовал на цену.

Дело здесь не в том, чтобы подмешивать в наше рассмотрение некоторые соображения по домашнему хозяйству. Я не думаю также, что портной не имеет права или не может иметь желания изготовить себе костюм; но только он не должен думать, что это обойдется ему дешевле: на самом деле — дороже. Костюм через некоторое время обойдется ему дороже в общем балансе. В таком грубоватом случае эта разница мала, потому что воздействие на цену проявляется лишь спу­стя очень много времени. Портному надо изготовить очень много костюмов, чтобы малая часть удешевления произвела свое действие. Но однажды она скажется в общей сумме его баланса. Необходимо показать именно то, что нельзя мыслить, я бы сказал, так ужасно бли­зоруко, когда имеют дело с экономическим процессом, который со­стоит из неизмеримого множества взаимодействующих факторов, со­вместно влияющих на каждое отдельное явление.

Разумеется, вы тотчас потерпите неудачу в экономическом мыш­лении, если будете опираться в своих мыслях только на то, что нахо­дится, я бы сказал, по соседству с хозяйственными явлениями. Таким образом вы никогда не справитесь с понятиями экономического про­цесса. Надо учиться внимательно рассматривать социальный организм в целом, и эта целостность ведет в конце концов к необходимости при­бегать к подобным выразительно-грубоватым примерам, которые по­казывают, собственно, то, что становится сильно заметным не за один день, а, может быть, за десятилетие.

Здесь речь идет о том, чтобы, исходя из таких полуабсурдных при­меров, постепенно перейти от мышления привычного к мышлению широко-охватывающему, а благодаря такому широкому охватыванию оно теряет до некоторой степени свои четкие контуры и оказывается в состоянии постичь текучее. То, что находится в непосредственной бли­зости, можно охватить в четких контурах; однако необходимо достичь нового воззрения, такого воззрения, которое непременно принесет с собой подвижные, не стоящие в ряду с другими, идеи. Они уже не будут совпадать с поблизости лежащими удобными идеями.

Об этом я бы и хотел сегодня упомянуть особо, чтобы вы, исходя из сравнительно простых вещей, все же увидели, как из многообразнейших факторов постепенно складывается экономичес­кий процесс. Давайте именно сегодня, чтобы все более и более при­ближаться к возможности постижения проблемы ценообразова­ния, рассмотрим экономический процесс как таковой с одной оп­ределенной точки зрения.

Начнем с природы. К природе надо прежде всего приложить че­ловеческий труд, преобразовав ее продукты так, чтобы потом этот пре­вращенный продукт природы, этот преображенный трудом продукт природы, это запечатление человеческого труда в продукте природы получило экономическую стоимость. И в экономике мы ведь имеем дело не с веществом. Оно как таковое не имеет никакой экономичес­кой стоимости. Уголь, который как вещество находится в руднике под землей, не имеет никакой экономической стоимости. Он также не по­лучит никакой экономической стоимости, если его кто-нибудь возь­мет из рудника в квартиру, в комнату для отопления. Вещество угля превращает в стоимость запечатленный в нем труд, все, что надо было сделать, чтобы обнаружить уголь, разработать рудник, транспортиро­вать и так далее. Лишь все то, что запечатлено в веществе угля челове­ческим трудом, сообщает ему экономическую стоимость. И только с этим имеют дело в экономике.

Вы не сможете постичь экономических явлений, если не будете исходить из таких идей. Ведь именно тогда, когда человеческий труд таким образом прилагается к природе, мы приходим в ходе развития экономики к разделению труда, которое возникает благодаря тому, что люди действуют совместно, действуют в связи с каким-либо важ­ным для экономики фактом.

Возьмем совсем простой пример. Допустим, в какой-то местности некоторое количество людей выполняет определенную работу. Эти люди добираются из дома, стало быть, из разных мест, к месту общей работы, туда, где добываются какие-либо продукты природы. Допустим, это вре­мя еще очень примитивных условий, и работники не располагают дру­гими способами передвижения к месту, где они возделывают природу, кроме пешего. Но является кто-то и обзаводится повозкой с лошадью. Дело, которое каждый сначала должен был осуществлять один, теперь осуществляется им совместно с тем, кто предоставляет повозку. Труд разделяется. Свершаемое, то есть труд в экономическом смысле, разде­ляется. А дальше происходит так, что каждый, кто пользуется повозкой, должен выплачивать ее владельцу определенную долю.

Тем самым тот, кто придумал обзавестись повозкой, попадает в категорию капиталистов. Повозка теперь для этого человека — настоящий капитал. Вы увидите, если пожелаете искать, что момент воз­никновения капитала всегда лежит в разделении труда, в расчленении труда. Но благодаря чему была изобретена повозка? Она изобретена посредством духа. И каждый такой процесс состоит в том, что дух, ум, прилагается к труду, что труд в каком-либо отношении пронизывает­ся духом. Следовательно, пронизанный духом труд выступает в ходе разделения труда. И когда мы видим появляющийся в ходе разделе­ния труда капитал, мы прежде всего имеем дело не с чем иным, как с пронизанным духом трудом. Первая фаза капитала состоит, собствен­но, всегда в том, что труд организуется, расчленяется и развивается далее духом, а не как раньше — только природой.

Необходимо уяснить себе капитал, образование капитала с этой точки зрения, ибо только с этой точки зрения можно понять функ­цию капитала в экономическом процессе. Возникновение капитала — это всегда явление, сопутствующее делению, разделению труда.

Но вместе с тем, когда человек возделывает природу, нечто выс­вобождается из непосредственной связи, в которой человек находится с природой. Пока имеют дело единственно с обработкой природы, мы можем говорить только о продуктах природы, измененных человечес­ким трудом и получивших благодаря этому некую стоимость; но в тот момент, когда дух организует труд — труд как таковой, ибо ведь чело­веку, который со своей повозкой делает капитал, по-существу, безраз­лично, для какой надобности, для какой цели он везет людей из одного места в другое, — происходит освобождение от природы. С одной стороны, повсюду, я бы сказал, есть просвечивающая сквозь челове­ческий труд природа. Хотя не уголь как вещество образует стоимость, а только запечатленный в угле труд, но все же продукт природы про­свечивает сквозь человеческий труд. Это — одна сторона возникнове­ния экономических стоимостей.

Вторая сторона такова: то, что благодаря духу организуется в труде, это полностью освобождается, полностью отделяется от при­роды. Здесь мы встречаем, наконец, капиталиста, для которого ста­новится совершенно безразличным, как относится к природе раз­деленный с его помощью труд. Это может произойти очень про­сто. Такому человеку может прийти на ум: в то время, в которое он до сих пор возил людей из различнейших мест на полевые работы, он теперь будет, забрав оттуда свою повозку, если это его больше устраивает, возить других людей в другое место, совсем на другую работу. Вы найдете, что при использовании духовного совершенно освобождается от природной основы то, что появляется как разделение человеческого труда. Но тем самым и капитал освобождает­ся от природной основы.

В экономике с разных точек зрения утверждалось, что капитал есть накопленный труд; но это, собственно, только определение, кото­рое вследствие текучести предмета пригодно лишь для известного пе­риода. До тех пор, пока духовная организация связана в самом узком смысле с каким-либо видом труда, природа еще будет просвечивать через него. Но в то время, когда начинают эмансипироваться и боль­ше думать о том, как благодаря использованию духа сделать плодо­творным то, что добыто, — в это время также замечают, что в массе капитала, которым тогда владеют, труд постепенно становится нео­пределенным, исчезает его особое своеобразие.

Допустим, вы некоторое время занимались капитализацией и при­обрели благодаря этому капитал, который теперь действительно эко­номически работает. Тот, кто имел сначала одну повозку, может, эко­номически развиваясь, приобрести вторую повозку и так далее. Его капитал работает экономически. Но, в сущности, в нем ничего больше нет от природы труда. Если вы взглянете на труд горняка, то увидите в нем очень много присущего именно природе труда; но внутри капита­ла вы менее всего увидите сам труд; и даже если вы допустите, что один человек передает теперь все дело другому, то для другого челове­ка в этом переходе будет важным из всех условий только то, чтобы совершаемое духом приносило плоды; ему будет совершенно безраз­лична природа труда, который здесь организован. Только бы он вооб­ще был организован.

Другими словами: мы имеем здесь реальный процесс абстра­гирования. Это — совершенно то же самое, что обыкновенно вы­полняют внутренне в логическом мышлении, в абстрагировании. Но здесь это выполняют внешне. В массах капитала постепенно исчезают особенности веществ природы и видов труда. Прослежи­вая дальше экономический процесс, мы видим, что в нем совсем ничего уже не остается от того, что было первоначально организо­вано в виде труда. Ибо если вы поймете поступательный ход эко­номического процесса, он предстанет примерно так: человек, по­строивший повозку, еще по крайней мере запечатлел свой образ мыслей в этом изобретении; но теперь он на этом зарабатывает в виде стоимостей больше, чем сам может как-то освоить. Должны ли эти стоимости оставаться неиспользованными в экономике? Они не должны оставаться без использования. Должен прийти другой человек, который может освоить эти стоимости с помощью иного рода духовности, кто может реализовать эти стоимости совсем дру­гим способом.

Итак, представьте себе: стоимости, созданные изобретателем по­возки, то есть плоды его деятельности, переходят через некоторое вре­мя к ювелиру. Ювелир обладает духовной способностью устроить юве­лирную мастерскую. Но, обладая одной этой способностью, он еще ничего не может сделать. Однако первый уже создал экономические стоимости. И он должен передать их другому. Здесь вы имеете целый процесс абстрагирования во внешней реальности.

Поэтому для продолжения развития необходима возможность передавать стоимости — иначе дело дальше не пойдет, ибо как смо­жет передать свои стоимости ювелиру тот, кто сделал повозку? Здесь должно существовать нечто такое, что, как абстрактное, относится к особенному, свойственному экономике. И это, прежде всего, — день­ги. Деньги есть не что иное, как внешне выраженная стоимость, воз­никшая экономически, благодаря разделению труда, и переданная от одного к другому.

Итак, мы видим, что в ходе разделения труда появляется капита­лизм, а в ходе развития капитализма, и довольно скоро, — денежное хозяйство. По отношению к отдельным экономическим свершениям деньги — это полнейшая абстракция. Если у вас в кармане пять фран­ков, вы можете на них купить еду для обеда и ужина или что-то из одежды. Для денег не имеет значения, с какой целью их приобретают и на что обменивают в хозяйственном процессе. По отношению к от­дельным экономическим факторам, еще находящимся под влиянием природы, деньги абсолютно равнозначны. Поэтому деньги и становят­ся выражением духа, его орудием, средством для внедрения духа в эко­номический организм, находящийся в условиях разделения труда.

Если мы говорим о разделении труда, то для духа вообще было бы невозможно вступать в экономический организм без денег. Мы можем сказать так: нечто, пребывающее первоначально совместно в экономике и прорабатываемое каждым отдельно для своего эгоизма, распределяется затем во всем целом. Ведь именно это и возникает при разделении труда. В капитале снова объединяются частности в общем процессе. Образование капитала — это синтез, настоящий синтез. Тот, кто таким путем занимается образованием капитала, кто в силу необ­ходимости появления денег может обратить свой капитал в денежный капитал, — тот становится кредитором для того, кто не имеет ничего, кроме духовной способности. Он получает деньги. Деньги — подлин­ный представитель экономических стоимостей, добываемых духом.

Мы должны рассматривать вопрос чисто экономически. С рели­гиозной и этической стороны деньги могут быть очень скверной ве­щью; в экономическом смысле деньги — это дух, действующий внут­ри экономического организма, и ни что другое. В экономическом про­цессе должны быть созданы деньги, чтобы дух вообще нашел свой дальнейший путь от исходного пункта, где он обращен только к при­роде. Если бы дух был обращен только к природе, он оставался бы в примитивном состоянии. Чтобы достижения духа могли снова вли­ваться в экономический процесс, дух должен реализовываться в каче­стве денег. Деньги — это реализованный дух. Однако снова появляет­ся нечто конкретное. Но деньги, прежде всего, — это абстрактное, о котором можно сказать: все равно, куплю ли я на пять франков что-то из одежды или схожу подстричься — ведь не достаточно сделать един­ственную стрижку — я полагаю, для денег это безразлично. Однако в то время, когда деньги возвращаются к личности человека, к челове­ческому духу, они сразу становятся чем-то таким, что начинает снова действовать экономически в своей особой конкретности. Это значит: дух экономически активен в деньгах.

Но тут появляются совершенно особые отношения. Тот, кто сна­чала приобрел деньги, становится заимодавцем, кредитором. Другой имеет только духовную способность и, получая деньги, становится дол­жником. Теперь здесь возникают отношения между двумя людьми. Такие же отношения могут возникнуть и в том случае, если заимодав­цами являются несколько человек, передающих свои излишки тому, кто, благодаря своему духу, способствует еще более высокому синтезу; но он остается должником. Он работает на почве, целиком и полнос­тью освободившейся от природной основы, ибо то, что он получает от любых капиталистов, само по себе ему ничего не дает и ничего не значит; он ведь должен это через некоторое время опять вернуть, оно не принадлежит ему. С одной стороны, экономически он работает, собственно, только как должник, а с другой стороны, несет ответствен­ность за духовное творчество. И одним из видов наиболее здоровых отношений — мы должны это особенно учитывать при рассмотрении социального вопроса — являются именно такие, при которых духов­но активный человек работает для общества благодаря тому, что дает ему деньги именно общество, ибо таковым является для него обще­ство. Какую роль в этом играет собственность, владение и так далее — мы еще увидим. Здесь речь идет только о том, чтобы проследить эко­номический процесс. Совершенно безразлично, будете вы восприни­мать заимодавца как собственника или нет, а должника — так, как это делает юриспруденция, или не так. Для нас сейчас важно, как протека­ет экономический процесс.

Итак, мы, наконец, видим ту часть экономического процесса, в ко­торой работают только на основе того, что духовно достигнуто, эманси­пировалось. Но это достижение духа возникло из организации труда. Однако мы теперь находимся на втором этапе. Если бы вы на этом вто­ром этапе, где духовно активный работник является должником, захоте­ли бы сказать, что получаемый им заемный капитал есть «кристаллизо­ванный труд», то высказали бы экономически чудовищную нелепость, ибо для экономического процесса не имеет никакого значения, как воз­ник данный заемный капитал, но имеет значение только то, как творит дух какого-то человека, у которого теперь есть деньги, каким способом он может плодотворно перевести их в экономический процесс. Тот пер­вый труд, благодаря которому возник капитал, не имеет больше никакой экономической стоимости; экономическую стоимость имеет теперь толь­ко то, что совершит человек как дух, чтобы реализовать деньги. Пред­ставьте себе, что в капитал вложено много труда, но приходит дурак и тратит все впустую; а в другом случае разумный человек с такими же деньгами начинает экономически плодотворный процесс.

Таким образом, на втором этапе, где мы имеем дело с кредито­ром и должником, надо сказать: мы имеем дело с капиталом, полнос­тью утерявшим связь с конкретным трудом.

В чем же состоит экономическое значение этого капитала, из ко­торого исчез труд? Его экономическое значение состоит исключитель­но в том, что появляется возможность, во-первых, этот заемный ка­питал собрать, и, во-вторых, его духовно реализовать. В этом и состо­ит экономическое значение данного капитала.

Отсюда реально возникают отношения между должником и его заимодавцем. Должник находится в середине экономического процесса, который он сам и начинает. Мы имеем дело, с одной стороны, с тем, что дается должнику, а с другой стороны, с тем, что исходит от долж­ника как от духовно производящего. И мы можем сказать: в этом слу­чае то, что на одной стороне является ссудным капиталом, просто переходит во второй этап, становясь заемным капиталом.

Здесь у вас нет ничего, кроме циркуляции капитала; но в деятель­ности социального организма эта циркуляция капитала подобна цир­куляции крови в человеческом или животном организме, которая про­текает через голову и используется для ее деятельности.

Что же происходит, когда мы имеем дело с появлением заимо­давцев и должников? Происходит нечто сходное с тем, что выступает в области физического в виде разных уровней жидкости в сообщаю­щихся сосудах. Если в одном из них уровень воды выше, то она, благо­даря разнице уровней, перетекает вниз. Такой же простой является социальная разница уровней между первым положением капитала и вторым, между положением заимодавца, который не знает, с чего на­чать, и положением должника, который может капитал реализовать. Здесь тоже действует разница уровней.

Но нам надо подумать о деятельном начале при этой разнице уровней. А деятельным является даже не то, что как дух выражает себя в происходящем, но то, что при данной разнице уровней обусловли­вает различные способности людей. Если некий глупец обладает капи­талом, то в здоровом экономическом процессе глупец оказывается на­верху, а умный — внизу. Из-за этого возникает разница уровней. Ка­питал плывет вниз, к умному. И, благодаря разнице уровней между человеческими способностями, капитал, собственно, приходит в дви­жение. Даже не сама деятельность человека, а человеческие качества людей, связанных друг с другом в социальном организме, обусловли­вают социальную разницу уровней, и только тогда экономический про­цесс движется дальше.

Если вы теперь конкретно рассмотрите этот экономический про­цесс то скажете себе: мы начали с природы, которая еще ничего не стоит. Она ничего не стоит потому, что воробей, удовлетворивший на воле свои потребности, ничего за это не платит. Следовательно, природа как таковая еще не имеет никакой экономической стоимости. Это отличает воробьиное хозяйство от хозяйства человеческого. Экономическая сто­имость начинается с того, что человеческий труд связывает себя с приро­дой. Дальше развитие экономического процесса происходит так, что труд разделяется, делится. Здесь присутствует то, что мы назовем сначала в самом общем виде трудом, приложенным к природе. Чтобы постепенно раскрылся полный экономический смысл данного вопроса, я хочу обо­значить как Пт то, что здесь выступает в качестве природы, охваченной человеческим трудом. Что такое в экономическом смысле «природа, ох­ваченная человеческим трудом»? Это, как мы видели, есть стоимость, стоимость в экономике. Я хочу, следовательно, назвать природу, охва­ченную трудом и ставшую стоимостью: Пт^с. Это — одно.

Теперь приходит разделение труда. Но что оно означает в этом смысле? В этом смысле разделение труда означает разделение тех тру­довых процессов, которые применялись прежде к природе, а потом получили дальнейшую жизнь. Не правда ли, если бы я с самого начала целиком складывал печку, я выполнял бы самые разные трудовые процессы; разделив их, я освобождаю эти процессы от связи между собой. Я разделяю. И если Пт ^с означает продукт природы, измененный тру­дом и ставший стоимостью, то, с разделением этого труда, Пт ^с разде­ляется на части и появляются Пт^с1, Пт ^с2, Пт ^с3 и так далее.

Если теперь осуществляется действительно реальный процесс, то как должно быть выражено вступление в него разделения труда? — Делением, дробью. Надо каким-то образом делить возникающее в ре­альности, когда стоимость, которую я здесь записал, подвергается воз­действию разделения труда. Вопрос теперь только в том, на что же это делить? Каков делитель? И что делит этот процесс? Тут мы должны увидеть как раз другую сторону. Не правда ли, в чистой математике надо только понять то, что дано в числах; но если счетные процессы происходят в самой действительности, тогда надо разыскать то, что в самом деле делит, это надо разыскать. На другой стороне мы нашли труд, охваченный духом. Следовательно, мы можем труд, охваченный духом и превращенный на другой стороне в стоимость, Тд^с, записать под дробной чертой. Но мы ведь уже достигли некоторого понимания труда, охваченного духом: если он должен действовать дальше в эко­номическом процессе, то есть если Пт ^с разделяется, и он должен действовать дальше, то мы же видели, что, собственно, выступает здесь вслед за Тд ^с — трудом, организованным благодаря духу и превратив­шимся в стоимость:

Выступают деньги. Но деньги теперь выступают не так, как сна­чала, в своей полной абстрактности, я сказал бы, в качестве некоей субстанции, к которой прилагается дух; они становятся очень индиви­дуализированными, очень особенными, когда охватываются духом и используются им для того или другого. Действуя так, дух как таковой определяет стоимость денег. Здесь деньги начинают приобретать оп­ределенную, конкретную стоимость. Ибо теперь в экономическом про­цессе в качестве совершенно реальной стоимости обнаруживается, ра­страчены ли они каким-нибудь глупцом без пользы или же употребля­ются плодотворно. Итак, вы получаете в виде знаменателя нечто, име­ющее отношение к деньгам. В виде числителя, естественно, я могу получить то, что имеет отношение к преобразованию природы. Но если вещество природы преобразовано трудом и находится в эконо­мическом процессе, то это — товар, и он обозначен так в формуле над дробной чертой А организованный труд, то есть деньги, так и обозна­чен в формуле под дробной чертой:

Это значит, что теперь перед нами выступают новые стоимости — товарная и денежная стоимости. И в экономическом процессе, ос­нованном на разделении труда, мы должны познать, что частное при делении существующего в экономическом организме товара на суще­ствующие в экономическом организме деньги представляет собой вза­имодействие, в котором делитель — это деньги, рассматриваемые не как отчисления в кассу, а как то, что охватывается духом человека. И в этом взаимодействии, которое можно изобразить не в виде вычита­ния, а как раз в виде деления, — в этом взаимодействии заключается, собственно, здоровье экономического процесса. И чтобы постепенно понять здоровое состояние экономического процесса, нам надо знать, что действует в числителе и что — в знаменателе:

Мы должны все больше и больше осознавать, в чем состоит под­линная сущность товара, с одной стороны, и подлинная сущность средств обращения, денег, с другой стороны. Самые значительные эко­номические проблемы никак нельзя разрешить, если не подходить к предмету с помощью такого способа, если не представлять себе ясно, что происходящее в экономике всегда должно быть чем-то текучим. Когда товар только перевозят с одного места на другое, знаменатель несколько меняется и так далее. И я могу, собственно, всегда указы­вать лишь на то, как все изменчиво в экономическом процессе.

Весьма значительная разница между кошельком в моем кармане, в котором лежат пять франков, и кошельком кого-нибудь другого, в котором тоже лежат пять франков. Не безразлично, у кого в кармане находятся пять франков, все это, безусловно, должно учитываться в реальном экономическом процессе. Иначе вы получите только неко­торые нагороженные, как частокол, абстрактные понятия цены, сто­имости, товара, производства, потребления и так далее, и вы не полу­чите того, что ведет к действительному пониманию экономического процесса.

Бесконечно печально видеть в нашей современной действитель­ности, что просто благодаря многовековой привычке человечества к резко очерченным понятиям, не пригодным для познания живого про­цесса, мы теперь не можем осуществить то, что ныне с необходимос­тью предстает перед нами как некое требование: привести наши понятия в движение для проникновения в экономический процесс. Имен­но это должно быть достигнуто — подвижность мышления, чтобы процесс как таковой можно было внутренне осмыслить. Разумеется, естествоиспытатели тоже продумывают процессы, но они их рассмат­ривают снаружи. Однако экономике так не помочь. Ведь следуя этим путем, вы должны были бы очень высоко подняться, как на воздуш­ном шаре, и глядеть на экономический процесс снаружи так же, как химик рассматривает снаружи свои процессы. Экономические же про­цессы отличает то, что мы находимся внутри них. Следовательно, мы должны рассматривать их изнутри. Мы должны почувствовать себя в экономическом процессе как некое существо, которое, скажем, нахо­дится в реторте. В ней что-то нагревается, кипит. Химик не может быть таким существом в реторте; это существо, которое я хочу срав­нить с нами, должно участвовать в нагревании, должно само кипеть. Химик этого сделать не может, для химика это — нечто внешнее. В естествознании мы находимся вне процессов. Химик не смог бы в них участвовать, если бы температура достигла 150°С. В экономических процессах мы всегда сами внутренне участвуем, и мы должны их знать изнутри. Возможно, математик скажет: ведь здесь записано теперь не­что в виде формулы. Непривычно, что математические формулы так строятся. Разумеется, потому что мы привыкли составлять формулы для процессов, рассматриваемых извне! Нам надо развить нашу со­зерцательность, чтобы получить числитель и знаменатель и постичь, что нечто должно быть делением и не может быть вычитанием. Мы должны попытаться мыслить внутри экономического процесса. По­этому, естественно, я выбрал вчера грубоватый пример не для того, чтобы рассмотреть портного и торговца, как это делает естествоиспы­татель; ибо таким путем мы не сможем прийти к тому, о чем здесь идет речь. Для мышления исследователя, наблюдающего реторту толь­ко снаружи, кажется жутким желание проникнуть внутрь. Мы же дол­жны представить себе изнутри всю сумму процессов, развертываю­щихся между портным и всем тем, что происходит в экономике.

Я не выполнил бы того, о чем вы просили, если бы излагал вопрос иначе, чем я его излагаю. Из-за этого он сначала несколько труден.